В 1827—1829 годах Кази-мулла (позже избранный первым имамом, известным нам под именем Гази-Магомед), его ближайший сподвижник Шамиль и их мюриды подняли на священную войну ряд горных областей Дагестана и Чечни (Ичкерии), Тарковского шамхальства и Аварии.
Но именно в 1827г. Ермолов попал в опалу и вынужденно подал в отставку. Шамиль же был пленен в 1859г., собственно когда и закончилась первая Кавказская война. Россия завершила бы эту войну много раньше, если бы кампанией руководил Ермолов, единственно перед которым горцы склоняли головы. «Хочу, - писал Ермолов,- чтобы имя мое стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово мое было для азиатов законом, вернее, неизбежной смертью. Снисхождение в глазах азиата -- знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены». Свои слова генерал имел обыкновение подкреплять делами. Так что похищение крупных чинов и купцов с целью получения за них богатого выкупа при Ермолове было вычеркнуто из реестра «выгодных». Жёсткое отношение Ермолова к горцам может быть проиллюстрировано следующим фактом. Во время поездки Ермолова в Персию чеченцы взяли в заложники начальника штаба корпуса Шевцова и стали требовать за него выкуп в 18 телег серебра. Вместо традиционного в таких случаях затяжного торга о размерах выкупа с целью его снижения Ермолов направил в Чечню несколько казачьих сотен, которые взяли в «аманаты» (заложники) 18 наиболее уважаемых старейшин крупнейших аулов. Ермолов довёл до сведения горцев, что в случае, если за месяц Шевцов не получит свободу, аманаты будут повешены. Русского полковника освободили без выкупа.
С отстранением Ермолова ушло самое главное — осознание горцем русского могущества и надежда солдата на победное окончание войны. Возвращения Ермолова ждали и свои, и враги, но просчитались... Началась кровавая рутина с постоянным отрицательным показателем.
Шамиль же был объявлен новым имамом и главой военно-теократического
государства на территории Чечни и Дагестана в 1834 году. И по примеру Ермолова
поддерживал порядок в своем народе жесткой рукой, много вешал, стрелял и ни о
чем потом не сожалел: «Если бы я
поступал иначе, - вспоминал позднее Шамиль, - Аллах меня бы наказал за то, что
я не наказывал свой народ. Потому что народ скверный, разбойники, которые
только тогда сделают что-то доброе, когда увидят, что над их головами висит
шашка, уже срубившая несколько голов»).
В той самой кровавой войне принимал участие один из храбрейших офицеров Российской империи – М.Лермонтов. Отчаянная храбрость Лермонтова, удивлявшего своею удалью даже старых кавказских джигитов, доставила ему начальствование над «летучей сотней», которая воевала с горцами на особо опасных участках. По существу же, это была особая штурмовая группа, прообраз современного спецназа.
Одна современная девочка из кавказской республики спросила своего отца: «Но Лермонтов же враг наш был, почему вы его так любите, почему у нас все полки в томах Лермонтова?» И ей объяснили: «Потому что это человек, который показал, что у нас есть гордость, у нас есть ценность нашего народа, у нас есть имя».
И сегодня, когда в Пятигорске на лермонтовские праздники собираются его почитатели, поэты, писатели, кавказские аксакалы до сих пор говорят: «Мы любим Лермонтова ночного, когда он писал стихи, и не любим дневного, когда он шёл в атаку. Но у наших предков был приказ: в этого не стрелять». Это дословное свидетельство тех людей, которые пронесли этот исторический наказ через века от своих дедов и прадедов. Кавказские аксакалы утверждают, что Михаил Юрьевич Лермонтов был награждён именным холодным оружием от имама Шамиля.
Он не унижал, а уважал своих врагов, правдиво воспев энергию и фатализм, страсть и упорство, составляющих основу природного характера горцев. Он писал:
Там за добро — добро, и кровь — за кровь И ненависть безмерна, как любовь..
Лермонтов сделал кавказцев кавказцами, он сделал их колоритными фигурами, ценность которых и для них самих, и для всего мира стала совершенно иной.
В одном из своих писем в Петербург Лермонтов сообщал:
«У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2 000 пехоты, а их до 6 тысяч, и всё время дрались штыками…. вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью».
После битвы при речке Валерик (где, по воспоминаниям современников, вместо воды текла кровь), в одноименном стихотворении Поэт писал:
…И два часа в струях потока
Бой длился, резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь...
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: «Жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем.
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он - зачем?
Участвуя в походах против горцев, Лермонтов тем не менее не стал их врагом: "Я многому научился у азиатов, и мне хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания… Поверьте мне, там на Востоке тайник богатых откровений".
Уважение противников друг к другу являло самые удивительные картины. Русских, оставшихся лежать убитыми под Гехами, наиб Ахвердилав велел похоронить по христианскому обряду. Для этого даже был выкраден священник, которого затем доставили обратно.
А неизбежное преображение офицеров, попавших на эту войну, в людей, мало отличимых от самих горцев, Лермонтов описал в очерке "Кавказец":
С недавнего времени стали писать: мол, Лермонтов выступал против военного решения кавказской проблемы. Это не так. Поэт, хоть и с горечью, понимал необходимость военного этапа, но, как и Пушкин верил, что только уважая и понимая друг друга «народы, распри позабыв, в великую семью соединятся».
Однако в аспекте толерантности полезно было бы напомнить нашим кавказским гостям, позволяющим иногда выпить лишнего и даже открыть стрельбу в наших городах, определенные опции из «Кодекса Шамиля»: «За любое преступление, совершенное в пьяном виде, — смерть». Так же из «Кодекса Шамиля» для любителей танцевать лезгинку, в особенности, для ночных любителей: «За танцы и слушанье музыки — 40 палочных ударов и уничтожение инструментов, дабы молодые люди не променяли на пляски ночные караулы и звук канонад». Из всех инструментов в Имамате дозволяется лишь барабан, как единственно способствующий поднятию боевого духа.
Низам был основан на шариате, некоторые неясные положения которого Шамиль развил и уточнил применительно к потребностям государства и его граждан. Все остальные законы и адаты, противоречившие Низаму, были упразднены. Разночтения в исполнении самого шариата Шамиль также привел в единообразие. Блуждания между различными толкованиями некоторых установлений шариата, которые Шамиль называл "несколькими дорогами", могли сбить с истинного пути не очень образованного или корыстного муллу. Чтобы пресечь возможность злоупотреблений, Шамиль сам определил "верный путь" и велел следовать ему всем остальным. При этом имам утверждал, что в самом шариате он ничего не изменил, ибо невозможно изменить то, что установлено Богом.
Если прежде богатый, убив бедняка, ссылался на возможность "платы за кровь", а бедный, убив дворянина, неминуемо подвергался смертной казни по принципу "око за око", то теперь закон становился единым для всех. А дело наказания виновных брало на себя государство, не предоставляя его в распоряжение чудовища кровной мести.
"Кодекса Шамиля», не имевший аналогов в мировой истории, так поразил К. Маркса, что он называл Шамиля "отчаянным демократом".